которого она прочла в 18-летнем возрасте и который назвал ее через четыре года, в 1588 г., своей приемной дочерью, она достигла к тому времени 42 лет.

Ознакомившись с содержанием украденного письма и выслушав пересказ д’Эскоман подслушанного ею разговора в церкви Сен-Жан-де-ля-Грев, мадемуазель де Гурней не стала колебаться. Она в свою очередь решила посвятить в эту тайну своего друга графа де Шомбера. Анри де Шомбер, граф де Нантейль, заместитель суперинтенданта финансов, ужинал в Арсенале с герцогом де Сюлли, когда паж осторожно вручил ему записку. Мадемуазель де Гурней просила срочно поговорить с ней «по весьма важному делу».

После ужина Шомбер отправился к мадемуазель де Гурней и, вернувшись от нее через полчаса, потрясенный, все рассказал Сюлли. И тут можно судить о малодушии того, кто был в то время самым титулованным лицом во Франции в связи с занимаемыми им должностями: суперинтендантом финансов, главным начальником артиллерии, главным дорожным смотрителем Франции, комендантом Бастилии и т.д. И вот в чем признается он в своих «Мемуарах»: «Новость была слишком важной, чтобы проигнорировать ее или умолчать о ней. С другой стороны, сообщить о ней Его Величеству означало бы нажить себе многих беспощадных врагов из числа тех, на кого падало обвинение. Мы решили, что Шомбер расскажет об этом королю со всевозможной осмотрительностью и что, если Его Величество потребует узнать имена заговорщиков, он укажет ему на двух вышеупомянутых женщин, которые будут более в состоянии просветить его» (Сюлли. Мемуары).

Мадемуазель де Гурней и граф де Шомбер проявили не меньшую, если не большую осмотрительность, когда они узнали о порочном прошлом Жаклин д’Эскоман.

Несмотря на это, король узнал, что его любовница организовала новый заговор, покушаясь как на судьбы Французского королевства, так и на его собственную жизнь.

Между тем Мари д’Антрэг, сестра Генриетты, собиралась выйти замуж за герцога де Гиза. Все шло хорошо, пока та же самая Генриетта не отбила жениха у своей сестры. Он, будучи старшим в роду Гизов, был, однако, нерешительным и ветреным любовником. Все было готово к бракосочетанию маркизы де Вернейль с лотарингцем. Брачный контракт был подписан, и королевские дворы Европы поставлены в известность. Но Генрих IV, уязвленный ревностью, воспылал вдруг прежней страстью к Генриетте д’Антрэг.

Он пришел в дикую ярость и одной своей весьма многозначительной фразой, которую классические историки сочли необходимым несколько изменить, употребив литературное слово вместо гораздо менее литературного, выразил то, что он мог думать о маркизе де Вернейль: «Пусть принцам оставят хотя бы ляжки девок! Принцев и без того уж достаточно обобрали...»

Нужно заметить, что Генрих IV, еще живя при дворе последних