той матерью церковью последнее слово никогда не остается за дьяволом, в этот раз было сделано все, чтобы толпе практически ничего не было видно:

—    толпу на самый край площади Старого рынка оттеснили 800 воинов;

—    приговоренную к смерти окружают 120 воинов. Приговоренная — маленького роста (он известен в точности — 158 см);

—    костер частично загораживает огромный деревянный щит, на котором очень большими буквами написана причина приговора;

—    не считая колпака, надвинутого до подбородка, был еще использован капюшон, частично скрывавший лицо: необычная предосторожность...

Если бы и в самом деле было принято решение подменить Жанну другой осужденной, поступать иначе не стали бы. Конечно, по прошествии определенного времени, пользуясь длинным багром с крючьями, палач отодвинул горящие дрова, чтобы показать наполовину обгоревшее обнаженное тело женщины присутствующим, которыми в основном были те самые 800 английских воинов. Но после того, как обмазанные серой рубашка и митра мгновенно загорелись, после того, как Пламя полыхало некоторое время, было явно невозможно опознать кого бы то ни было, а уж тем более лицо.

Даже католическая церковь внесла свой вклад в эти сомнения: ежегодная месса по святой Жанне д’Арк служится в самом деле в белых облачениях, подходящих для девственниц, а не в красных, которые применяют^: для мучеников.

Могут, однако, спросить: какую женщину сожгли вместо Жанны, сводной сестры английской королевы, сестры короля Франции и тетки малолетнего короля Англии Генриха VI?

Добросовестные историки готовы принять гипотезу о какой-ни-будь колдунье. Мы в этом сомневаемся. Христианское поведение женщины в ее последние мгновения не слишком часто бывало характерным для тех, кто кичился своим бесовским избранничеством. Подобно христианским мученицам древности, многие из этих несчастных жаждали вступить в тот миг, когда им суждено было «воссоединиться» с тем, кого они называли «своим владыкой». Христианская кончина была уготована лишь тем, которые были оклеветаны.

Вот почему мы склонны принять гипотезу преступницы или монахини, осужденной в силу тогдашних законов за противоестественную лесбийскую любовь или за скотоложество на то, чтобы провести остаток дней своих в ужасающих темницах (каких немало было в ту пору во всех монастырях), и отдавшей предпочтение мучительной, но сулившей быстрое освобождение смерти перед медленным умиранием во мраке, в сырости, среди крыс. Ведь подобные прегрешения не исключали искренней христианской веры, сохранявшейся до последнего вздоха.

А может быть, ей намекнули, что это принесение себя в жертву