уже шесть лет (1643). С 1632 по 1634 г. Мазарини был заместителем папского легата в Авиньоне, а с 1635 по 1636 г. — папским нунцием при французском дворе. Весьма возможно, что в те годы Людовик XIII обратился к нему за выяснением происхождения Жанны. Отсюда — королевские^ эдикты 1634 — 1635 гг. о потомках д’Арков. Позднее Мазарини мог продиктовать одному из своих секретарей вышеприведенный текст, чтобы раз и навсегда положить конец легендам об этом семействе.

Свои сведения он получил от Ватикана, будучи папским нунцием, в ответ на вероятный запрос Людовика XIII.

Иначе трудно объяснить это уточнение, продиктованное 1 мая 1649 г. Тем более, что то был весьма бурный год: «Старая фронда», бегство двора в Сен-Жермен, Рюэйское соглашение с парламентом, возвращение в Париж, «Молодая фронда», арест Конде, принца де Конти, герцога де Лонгвилля; так что документ 1 мая 1649 г. — это простая служебная записка, составленная на всякий случай в качестве памятной записки.

Какую-то роль во всем этом сыграли «Мемуары» папы Пия II, и эта служебная записка представляет собой простое отражение ответа Ватикана на обращение Мазарини, который в 1635 г. был папским нунцием при короле Франции. По неизвестным нам причинам Мазарини счел полезным напомнить об этом в 1649 г.

Скепсис папы Пия II относительно вмешательства потусторонних сил — божественных или бесовских — в жизнь Жанны разделялся человеком, игравшим первостепенную роль на руанском процессе. Мы имеем в виду доктора богословия Жана Бопера, бывшего ректора Парижского университета, который в ходе процесса обращался к Жанне с многочисленными вопросами и держался по отношению к ней явно враждебно. Когда при подготовке процесса по оправданию он в свою очередь подвергся допросу, то без колебаний заявил, «что с большими основаниями он полагал, что эти явления были более естественными и вызванными человеческим замыслом, чем причинами сверхъестественными...».

Становится постепенно понятным, что у судей, которые являлись к тому же духовными лицами, апеллировавшими к Богу в своем окончательном приговоре, не было возможности сжечь живую девушку, которая в их глазах не была ни святой, вдохновленной свыше, ни колдуньей, в которую вселился бес. Зато у них не было никаких угрызений совести, когда они подменили Жанну другой женщиной, которую они и отправили на костер!

Жан Дюнуа был явно тем, кому пришла в голову мысль об этой инсценировке, если мы примем на веру следующую мысль, с которой Пьер Кошон обратился к малолетнему королю Генриху VI: «Теперь Орлеанский Бастард будет уличен во лжи, а вызванное им устрашающее беззаконие прекратится!..» Ведь коль скоро на свет божий извлекалась очередная незаконнорожденная дочь — матерью которой оказывалась теперь королева Изабо, — то явно тень