очистившись, мы сможем подняться благодаря небесной сублимации, коя. освобождает нас от всех грехов и всей нечистоты нашей». Таким образом, для средневекового алхимика реализация Великого Делания не была банальным достижением, так сказать, «мирского» результата по завершении материальных процессов для него это являлось исполнением поистине священного акта. Алхимическое Великое Делание для него было подобно, в известном смысле, церковной мессе. В своей «Практике» Раймонд Луллий писал: «Сын мой, во имя Господа нашего, претерпевшего жестокую смерть из любви к грешникам, начинай исполнение нашего философского делания, осенив его знаком креста, дабы не сумел дьявол воспрепятствовать твоей работе». Рипли в прологе к «Двенадцати вратам» пишет: «В начале сего труда услышь, о Господи, мою молитву, дабы милость твоя умножила мое знание, а могущество десницы твоей защитило мой труд, чтобы зря не пропало время данной мне жизни.» Одним из наиболее любопытных свидетельств, оставленных средневековым христианским герметизмом, продолжает быть «Книга о Святой Троице», хранящаяся в Мюнхене, труд безвестного немецкого монаха-алхимика. Этот манускрипт содержит миниатюры в характерном стиле XV века, в которых отчетливо проступает сочетание алхимических секретов с церковными догмами. В своем трактате «Забытое слово» Бернар Тревизан проводит параллель между догматом о Троице и тремя алхимическими началами (сера, ртуть и соль): «Есть троица в единстве и единство в троице, кою образуют тело, дух и душа. Подобна ей другая троица -сера, ртуть и мышьяк».[13] Подобным образом и в ту же самую эпоху английский адепт Джордж Рипли уподобил Великое Делание победе, одержанной над первобытным грехопадением: «Оба, мир и камень, вышли из бесформенной массы. Низвержение Люцифера, как и первородный грех, символизирует собой порчу простых металлов». По поводу таинственного секретного огня, необходимого для успеха Великого Делания, Василий Валентин в своей «Микроскопии» написал следующие загадочные слова: «О слепой мир, не способный распознать ens naturae concentratum (концентрированную сущность природы), quinta essentia solis et lunae et omnium rerum (квинтэссенцию Солнца и Луны и всех вещей). Ты имеешь перед собой достаточный огонь, неистовую субстанцию пылающей сущности, наиболее едкое вещество милосердной природы, и бежишь от него, словно дьявол, в своем чистом невежестве и небрежении». Речь шла по крайней мере, как мы склонны полагать о том, чтобы суметь уловить сам принцип, одушевляющий все вещи, иначе говоря, извлечь его, дабы он объявил себя*. Здесь перед нами предстает в действии один из постулатов Великого Делания: возможность воспроизвести, в реторте или в тигле, то, что происходило в начале земного цикла, когда материя была организована под действием Божественного света, Начального огня. Даниэль де Мерли, теолог XIII века (ставший в 1220 году епископом Парижским), в своей «Книге о природах дольник и горних» дал следующее определение алхимии: «.... Наука о трансмутации металлов в другие виды; наука образов, кои Тот греческий (то есть Гермес Трисмегист) показывает в великой и универсальной "Книге Венеры"; наука зеркал. как это показывает Аристотель в трактате о варке стекла». В своем труде "Speculum naturae" («Зеркало природы») Винсент из Бовэ говорит о «камне и эликсире, для получения которых искусство имитирует природу». Имеются тексты, которые, хотя и дают основание для символических трактовок, тем не менее содержат описание конкретных явлений. Таков, например, трактат Василия Валентина «Двенадцать ключей философии», отрывок из которого процитируем: «Человек дважды огненный (соединение двух начал) должен питаться белым лебедем; два начала уничтожат друг друга и вновь возвратятся к жизни. И воздух четырех частей