Люди Герцога побуждали его наказать виновников. «Эх, господа, — отвечал он, — да пускай себе поют, сколько им влезет». Что до провансальских дан, то, помимо злоречия, привычного для небольших городков, у них заведено выкладывать все начистоту во время карнавала, так что почти всегда там без ссор не обходится; они весьма надменны, и вот тому отличный пример. Барон д'Альмань выдал одну из своих дочерей за г-на де Жук. Г-н де Жук п архиепископ Экский оба претендуют па право почетного владения неким сельским приходом. Однажды во время одного богослужения, на которое должен был прибыть и Архиепископ, г-жа Жук, желая сидеть на почетном место, приказывает убрать стул, приготовленный для Архиепископа, ставит свой и усаживается. Приезжает Архиепископ и находит место запятым. Нашей даме этого кажется мало, она вдобавок оспаривает свое право на место и, говорят, даже замахивается на прелата. Это была невысокая женщина, довольно хорошенькая и чертовски надменная. Мне бы хотелось, чтобы архиепископ Экскпе стал бы в ту пору уже кардиналом де Сент- Сесиль, дабы посмотреть, что стали бы делать эти две умные головы. Мадемуазель Диоде Мадемуазель Диоде —дочь некоего г-на Днодати из Марселя (ибо Диоде — это имя искаженное), дворянина родом из Луккп. Она была хорошо сложена и весьма неглупа. По пути в Италию (было это в 1638 году) я проезжал через те края и сказал этой девице несколько любезных слов; она ответила, что читает «Правдивое зерцало»2 сочинения Ла-Серра. И далее она продолжала читать что попало и стала настоящей педанткой: только и говорила что о книгах и занимала гостей беседами о науке. Некий иезуит, как говорят, научил ее латыни. Рассказывают, будто однажды ее навестил некий молодой кавалер Мальтийского Ордена,3 которому она принялась цитировать Аристотеля, Платона, Заратустру4 и Гер-меса-Трисмегиста.5 Юноше это доставило не слишком большое развлечение; оп прощается с м-ль Диоде, она хочет его проводить; он делает все возможное, чтобы отговорить ее, и наконец падает на колени: «Именем Платопа, Аристотеля, Заратустры умоляю вас, мадемуазель, не наносите мне этого оскорбления». Стоило приехать в Марсель какому-нибудь иноземному принцу, как опа делала все возможное, чтобы на бале сидеть подле пего. В этих краях балы бывают зимой и летом. Но она ко всем относилась с презрением и полагала, что только ей одной подобает занимать гостя. Особливо это проявилось, когда через Марсель проезжал какой-то датский принц. Опа позволяла ему ухаживать за собою, терпеливо выслушивала все любезности, на которые способен данец, а ведь в этом человеке не было ровно ничего примечательного, кроме знатного