В «Мемуарах эпохи Регентства» можно прочесть о преследованиях, которым святоши подвергло бедную Никон, и о том, что произошло с ней в дальнейшем. По навету г-жи де Граммов, злобной лицемерки, о которой Маршал, ее супруг, говорил, что она даст тридцать очков фору самому сатане, Королева-мать велела заточить Никон в монастырь Мадлонетт. Г-же де Вандом было поручено выполнить это. Нпнон обвиняли в том, что она де заражает вольнодумством придворную молодеясь. После этого пошли разговоры, будто все придворные волокиты собираются осадить монастырь Мадлонетт; нарядили стражу, которой приказано было ходить дозором вокруг монастыря всю ночь. В другой раз пошли слухи, будто какие-то блестящие кавалеры измеряли из соседнего дома высоту стен монастыря, и т. д. Все это наделало такого шума, что Никон пришлось оттуда взять, по с условием, что опа проведет некоторое время в монастыре в Ланьи. Ее навещало такое множество народу, что хозяин харчевни «Королевский меч» нажил себе на этом состояние. Буаробер отправился туда повидать свою божественную, как он называл Никон. С ним был маленький лакей, и когда Буаробер уехал, служанка спросила того, кто занял ту же комнату: «Сударь, прикаиісте постлать только одну постель для вас и для вашего лакея, как для г- на аббата Буаробера?» Никон рассердилась на Аббата п сказала: «Уж лакей-то мне совсем не нужен». — «Вы ничего в этом не понимаете, — ответил Буаробер, — ливрея придает особую прелесть». В 1671 году Никон увлеклась знакомым мне молодым человеком. Однажды, когда они вместе ехали в карете, она заметила, что ее спутник смотрит на всех проходящих женщин. «Э, да вы умеете заглядываться», — говорит она и тут же влепляет ему основательную пощечину: она уже не молода и не уверена в своих чарах. Некий аббат, который величал себя аббатом де Понсом, большой лицемер, корчивший из себя знатную особу и бывший всего-навсего сыном провинциального шапочника, довольно удачно угождал ей; это был пройдоха, который, не имея ничего, стал обладателем шестн-семи тысяч ренты; это прообраз Тартюфа;8 однажды он признался Никон в своей страсти, влюбившись в нее. Говоря о своем увлечении, он сказал Никон, что ей не надобно удивляться, что самые прославленные святые были подвластны чувственной страсти; что спитой Павел9 был влюбчив, а блаженный Франциск Сельский не смог избавиться от сего греха. Мне это напомнило графиню де Ла-Сюз, которая незадолго до смерти влюбилась в созданный ею образ Иисуса Христа; она представляла себе его высоким, темноволосым юношею, весьма привлекательным. Когда Нпнон сказала ей: «Мне кажется, что он белокур», — Графиня ответила: «Отнюдь, дорогая моя, вы ошибаетесь; я знаю доподлинно, что он был темноволос».