академика, и когда его старший сын Достаточно подрос, он повел его в Академию и заставил почтительно поклониться всем ее членам.* Раван рассказывает, что он как-то пообещал пистоль некоей своднице за то, что та познакомит его с молодой барышней; вместо этого она познакомила его с какой-то неряхой, которая ничуть не походила на барышню. Раван дал своднице лишь монету в четырнадцать с половиной су, т.е. четверть монеты в пятьдесят восемь су; они были тогда более в ходу. — «Что это?» — спросила женщина. «Эти четырнадцать су, — отвечал Раван, — вполне сойдут за пистоль, коли, по-вашему, служанка, которую вы подсунули мие, может сойти за барышню». Однажды кто-то перевел ему несколько эпиграмм из греческой антологии; Раван нашел, что они глупы, и с тех пор такие вирши называл «Стихи на греческий манер». В ту пору он как-то обедал у одного знатного сеивора, где подавали суп, в коем много было воды. Обращаясь к одному из своих друзей, с которыми они вместе читали эпиграммы, Ракав сказал: «Вот суп на греческий манер». Один из его соседей подарил ему как-то прекрасные оленьи рога. Раван велел своему лакею, сопровождавшему его верхом, отвезти их домой. Час был поздний, и Раван стал торопить слугу; тот ему и говорит: «Сударь, мне не раз приходилось носить то, что вы велите мне взять, каких только рогов я не носил; вы, видно, не эиаете, как это нелегко, а то не стали бы ко мне так приставать». После своей женитьбы и смерти г-жи де Бельгард Раван командовал эскадроном дворянского ополчения. Он рассказывает, что никак не мог добиться от своих ополченцев, чтобы оии несли караул и выполняли всякую иную службу и днем и ночью; пришлось, наконец, вызвать пехотный полк и всех посадить под арест. Однажды на марше, не помню уж по какому поводу, протрубили тревогу; возвратись от генерала (у которого в ту пору он был с докладом), Раван увидел, что все его люди, как один, стоят наготове со шпагой в одной руке и пистолетом в другой, хотя, чтобы добраться до них, неприятелю понадобилось бы пробиваться сквозь девять эскадронов. Один даже всадил пистолетную пулю в плечо впереди стоящего товарища. Чудак Ракаи после смерти Малерба в течение двадцати лет не написал ни единого стиха. Наконец, как-то в деревне оп вернулся к поэзии и сделал несколько, но его словам, наивных, а в сущности весьма безвкусных переводов псалмов. Впоследствии к уже напечатанным псалмам он ваписал Парафразы,8 где встречаются превосходные стихи, по все это уже не идет ни в какое сравнение с тем, что он писал когда-то. * См. «Историю Академии». Когда Раван стал (в 1650 г.) опекуном малолетнего графа де Морана из рода де Бюэй, муж матери графа вызвал Поэта на дуэль. «Я очень стар, и у меня одышка», — говорит Поэт. «Противник будет драться