Главного судьи временно занимал Лафема, Генерал-инспектор артиллерии сказал Кардиналу, что он, Ламейре, знает человека, который даст за эту должность восемьсот тысяч ливров. «Не называйте мне его, — ответил Кардинал, — не иначе как он вор». Роспньоль Гелен сдался бы на неделю позже, если бы не было перехвачено шифрованное письмо, в котором осажденные просили о помощи. Расшифровал его Росиньоль и ответил противнику посредством того же шифра от имени Кардинала-инфанта, что осажденным помочь невозможно и что им следует вступить в переговоры. Под Ларошелыо Росиньоль также расшифровал письмо, которое приободрило Кардинала и подкрепило правильность его намерения.* * (Вторая редакция на полях:) Во время осады Ларошелк покойный принц Анри де Конце, видя, как трудно разбираться в шифрованных письмах, вспомнил, что видел когда-то в Альби молодого человека, по имени Росиньоль, у которого был талант по этой части. Он сообщил о нем Кардиналу и тот вызвал его. Росиньоль сразу же разыскал Кардинала и сказал Его Высокопреосвященству: «Надежда ларошельцев основана лишь на слухах. Они ждут помощи с моря; ее обещают им англичане». Кардинал весьма оцсинл эту науку и попытался, как только мог, внушить всем, что нет такого шифра, которого Роспньоль не разгадал бы. Это пошло ему на пользу, когда против него стали строить козни. Этот Росиньоль был бедный малый родом из Альби и обладал неплохими способностями по части разгадывания шифров. Кардинал держал его при себе и ради того, чтобы наводить страх на людей, и еще для других надобностей. Ов преуспел и стал теперь старшим ревизиром Счетной палаты в Пуатье. Он сделался до того набожным, что даже бичевал себя. В 1653 году он получил четырнадцать тысяч экю — свой пенсион за три года. Кардинал Мазарини решил, что он ему пригодится для шифров, хранимых в уме: ни он, ви кто другой не умели разгадывать их, разве только случайно; говорят, сам он за всю жизнь разгадал всего лишь один. В остальном Росиньоль был человеком более чем заурядным. Оп простодушно рассказывал кардиналу де Ришелье о почестях, которые ему, Ро-синьолю, оказывали в Альби: «Монсеньер, — говорил он, — они не смели подойти ко мне близко. Они смотрели на меня как на фаворита, я же держался с ними по-прежнему запросто. Все удивлялись моей учтивости». Кардинал на это лишь пожимал плечами, а когда Росиньоль вышел, сказал Демаре: «Пожалуйста, выведайте у него все толком». Дсмаре подходит к Росиньолю и говорит ему: «Вы давеча наговорили Монсеньору всяких небылиц». — «Упаси боже, — отвечает тот, — вовсе нет: я ему и половины не рассказал; но вот вам расскажу все». И тут же начинает врать безо всякого удержу. «Надобно, однако, — добавляет он, — рассказать вам, какие я остроты отпускал. Был там судья, который вроде и подступиться