Некто показал Малербу свои анаграммы; дабы посмеяться над ним, Поэт попросил его составить анаграмму для одного из своих друзей по имени Оддо д'О. Когда ему показывали стихи, где были слова, вставленные лишь для размера или для рифмы, он говорил, что это, мол, все равно что подвязывать конскую уздечку лентой для шнуровки корсажа. Какой-то судейский весьма благородного звания принес Малербу довольно скверные стихи, сложенные им во славу некоей дамы, и сказал ему, что был вынужден паписать их ввиду особых причин. Малерб прочел их с весьма удрученным видом и спросил автора: «Вам, что же, предложили на выбор: либо виселица, либо стихи? Ибо только это обстоятельство может вас извинить». Однажды Менар, который жил с Малербом по соседству и трудился в ту пору пад какими-то непристойными виршами, вбегает, запыхавшись, к нему в комнату и с ходу спрашивает, дескать,... это долго или кратко. Малерб на минуту призадумался, словно желая придти к определенному решению, потом говорит: «Со мною дело обстоит так: когда я был молод, у меня это выходило кратко, а теперь выходит долго». Он почитал себя наставником всех других и был прав. Бальзак, которого он очень высоко ценил и о котором как-то сказал: «Этот молодой человек пойдет в прозе далее чем кто бы то ни было во Франции», — привес ему сонет Вуатюра, посвященный Урании, о котором впоследствии столько писали. Малерб удивлялся, что сей искатель приключений — таковы его собственные слова, — который пе воспитывался под его строгим началом, который не перенял от него ни сдержанности, ни порядка, добился столь великих успехов в области, к коей, по его выражению, он обрел ключ. Малерб восставал против того, чтобы поэты писали стихи па иностранном языке, и утверждал, что мы не можем понять всех тонкостей языка, который пе является для нас родным; по сему поводу, дабы высмеять тех, кто сочинял латинские стихи, он говорил, что, ежели бы Вер гилнй и Гораций родились заново, они высекли бы Бурбона и Спрмона. Некий бретонский дворянин по имени Ларивьер, находившийся на службе у г-на де Бельгарда, желая отомстить женщине, от коей он не смог ничего добиться, послал Малербу стихи, сочнвевные в отместку этой даме, где он называет ее «своею потаскушкою». Малерб отослал ему эти стихи обратно, тут же приписав внизу: Не зови ее, злослов, Потаскушкою негожей — Чтоб поспать с ней, ты готов Заболеть на месяц рожей. Малерб писал г-же д'Оши, величая се Калнстою,2* и сделал в конце приписку, что целует ей ноги. Зубоскалы утверждали: это, мол, потому, что ее имя сходно с именем Папы.30