И в самом деле, во время осады Лаона он углубился столь далеко во вражеские ряды, что был сражен.* Ему, как я слышал незадолго до этого, предсказали, что он умрет devant l'an,7 а это могло означать и «до конца года», и «под Лаоном». Еше скажу немного о г-пс де Жпври. Некогда оп любил даму, имели которой я так и ле мог узнать. Поскольку он был настойчив, ибо отлично видел, что дама его любит, она сказала однажды, тяжело вздохнув: «Знали бы вы, как я мучаюсь, вы бы меня пожалели. Я боюсь потерять вас, но когда б я согласилась дать вам то, о чем вы меня просите, я, кажется, умерла бы от печали». По тому, как это она говорила, и по се слезам кавалер понял, что это не притворство, был глубоко тронут и, хоть и был уверен, что ему стоит лишь проявить упорство, и он добьется всего, — поклялся ей небом никогда более не говорить о своей страсти и любить ее с той поры, как сестру. М-ль де Гиз вела себя впоследствии так, что один только принц де Конти способен был па ней жениться.** В маленьком городке, через который проезжал Двор, судья, произнеся приветственную речь Королю, обратился затем с приветствием к принцессе де Конти, которую принял за Королеву. Король рассмеялся и во всеуслышание сказал: «Он не слишком-то ошибся: опа бы ею стала, когда б вела себя добродетельно». Рассказывают, будто, когда она стала просить г-на де Гиза, своего брата, не играть более в карты, ибо он много проигрывал, тот ответил: «Сестрица, я перестану играть, когда вы перестанете заниматься любовью». — «Ах, негодник! — воскликнула она. — Значит, оп никогда пе перестанет!». * Канцлер де Шиверни, его зять, говорит в своих Мемуарах, что Жпври. производя под Лаоном рекогносцировку вражеского фланга, на который он хотел навести пушку, был убит. Оп был глуп. Она была весьма неглупа и даже написала нечто вроде небольшого романа под названием «Приключения при Персидском Дворе»,8 где говорится о многом, случившемся в ее время. Она была добра и жалостлива, помогала сочинителям и оказывала услуги кому только могла. Правда, она бывала беспощадна к женщинам, коих подозревала в том, что они отбили у нее возлюбленных. Под конец жизни она стала несносною, совершенно помешавшись па величии своего рода, и настолько поглощена была этим, что вела себя иной раз довольно странно. Одержимая своими мыслями, опа, проходя однажды с покойною графиней Суассонскою мимо ворот Малого Бурбонского дворца, выходящего па реку, указала ей, что на них еще заметны следы желтой краски, коею их выкрасили в ту пору, когда коннетабль Бурбонский бежал из Франции. «Надобно признаться, — ответила Графиня, — что наши короли проявили в свое время большую небрежность, не вымазав в желтый цвет ворота