«наблюдение над действительностью из дополнительного противовеса превращается в основную и благородную цель, начало и конец художе- химического «искусства» — алхимической «науки». ЧТО ЖЕ ВСЕ-ТАКИ ОСТАНЕТСЯ на дне алхимического горна} Пройдет еще лет сто и появится химия Бойля — Лавуазье. Еще лет пятьдесят — скй^гогЖ знанием как фарс, не стоящий внимания. Имена: Эммануил Сведенборг (главное его сочинение — «О небесах, о мире духов, и об аде, как то слышал и видел Э. Сведенборг», 1863); Карл Эккартсгаузен (главные conpoBC^S науку и поныне. ЗЛКЛИНАТЕЛЬНЫЕ СЕНТЕНЦИИ Гермеса Трисмегиста, строгие классификации Роджера Бэкона, карнавальные тирады Парацельса рассказывают об одном и том же — о событии главном и единственном: философском камне, превращающем несовершенные металлы в совершенное золото, или о гармонической Вселенной, устрояющей лад да любовь человеческих дѵш, а значит, и тел. В этом смысле эти тексты тождественны. Между тем это очень непохожие тексты. Их несходство обнаруживается сразу. Scientia immutabilis — scientia mutabilis. Незыблемая твердыня— движущийся мираж. Развитие. Но не само по себе, а как результат взаимодействия пародийно-периферийной средневековой алхимии с официальным средневековьем, точнее, средневековым природознанием, то есть с технохимическим ремеслом и теоретизированием по поводу природы. Но здесь же неизбежно кона. При этом алхимия, исчерпав самое себя на пути от нечто к ничто, оставила химию нового времени, науку нового времени, а также неотвязную тень новой науки в виде оккультных приложений, доживших и до наших дней. Лишь исторически неповторимая игра технохимической практики, алхимии и беспредметных теорий обернулась таким итогом. по,— златоделия. И наоборот. Цель — средство; средство — цель. Поочередно