В дозволенном также путем многочисленных схоластических различение выявлялась крупица единственно дозволенного, где и осуществлял себя рецепт. Рецепт — всегда да. Но за ним — всегда же не менее жесткое нет. Массив запретного нарастал; пятачок рецептурно оформленного разрешенного сужался. Когда стоять на этом пятачке было уже нельзя, все умеющий, но еще стесненный рецептом позднесредневековые мастер берет этот Монблан антитез; начинает интересоваться (уже без рецептов: их для этой цели еще не было) всем, что попадет ZТиаишанщпредварили рен™анс™" универсала На помощь только враг придет... Смеемся мы лишь от мучений... Красоткам нравится урод... Всего на свете горше мед-Глупец один рассудит право... И лишь влюбленный мыслит здраво (Вийон, 1963, с. 173). Эти изнаночные истины были настолько истинны, что не нуждались в рецептурном оформлении вовсе. КАК ЖЕ исчерпал себя строгий и неукоснительный рецепт средневе- Алхимическое предписание в принципе невоспроизводимо. И все-таки, чтобы воспроизвести его, надо повторить вслед за адептом концептуальные усилия всей герметической философии по воссозданию универсума, даже если в отдельном рецепте речь идет о чем-то с виду конкретном и частном Но творение мира-дело только бога, и по- кийеСрТеЬцеТптТ ™Z ^ГГамо^Гнен^ю ZZ^T^ÎZ^c-кому о бразу-об^азцу ценою собс~ноТ Джордж Рипли в «Книге двенадцати врат»: «Начинай работу при закате солнца, когда красный муж и белая жена соединяются в духе жизни, чтобы жить в любви и спокойствии в точной пропорции воды и зем- ческого общества с высоким достоинством сословно-цехового сознания легко снимала ощущение неловкости от этих запретов. И все же запреты были, накапливались, вскрыть метаморфозы мышления может показаться стремлением поторопить историю. Но, надеюсьТ многообразие исторического материала замедлит логический раз