|
|
|
|
|
|
|
|
использует технологию Google и индексирует только интернет-
библиотеки с книгами в свободном доступе |
|
|
|
|
|
|
|
|
Предыдущая | все страницы
|
Следующая |
|
|
С.В. Перевезенцев
Антология философии Средних
веков и эпохи Возрождения
стр. 326
в это и признать, приведет разум.
Они безо всякого колебания провозглашают, что если устранить эти начала, то не сыскать
такого глупца, который не понял бы, что всеми правдами и неправдами надобно стремиться к
удовольствию; одного только следует ему опасаться: как бы меньшее удовольствие не помешало
большему, и не стремился бы он к тому, за что расплачиваются страданиями. Ибо они говорят, что в
высшей степени безумно стремиться к суровой, нелегкой добродетели и не только гнать от себя
сладость жизни, но и по своей воле терпеть страдание, от которого не дождешься никакой пользы
(ведь какая может быть польза, если после смерти ты ничего не получишь, а всю эту жизнь проведешь
бессладостно, то есть несчастно).
Ныне же они полагают, что счастье заключается не во всяком удовольствии, но в честном и
добропорядочном. Ибо к нему, как к высшему благу, влечет нашу природу сама добродетель, в
которой одной только и полагает счастье противоположная группа. Ведь они определяют добродетель
как жизнь в соответствии с природой, и к этому нас предназначил Бог. В том, к чему надлежит
стремиться и чего избегать, надобно следовать тому влечению природы, которое повинуется разуму.
С другой стороны, разум возжигает у смертных, во-первых, любовь и почитание величия
Божьего, которому мы обязаны и тем, что существуем, и тем, что способны обладать счастьем; во-
вторых, он наставляет нас и побуждает, чтобы и сами мы жили в наименьшей тревоге и наибольшей
радости, и прочим всем помогали по природному с ними братству достичь того же. Ведь никогда не
было ни одного столь сурового и строгого поборника добродетели и ненавистника удовольствия,
который указывал бы тебе на труды, бдения и скорбь и не повелевал бы также посильно облегчать
бедность и тяготы других. И он считал бы достойным похвалы за человечность то, что человеку
надлежит заботиться о благе и утешении человека, если человечнее всего смягчать горести других и,
одолев печаль, возвращать их к приятности жизни, то есть к удовольствиям (нет никакой
добродетели, свойственной человеку более этой). Если так, то почему природа не побуждает, чтобы
каждый делал то же для себя самого? Ибо или же приятная жизнь дурна, то есть та, которая
доставляет удовольствие; если так, то ты не только не должен никому помогать в ней, но изо всех сил
должен отнимать ее у всех как вредную и смертоносную; или же тебе не только можно, но и должно
склонять других к этой жизни как к хорошей; тогда почему бы не склонить тебе к этому прежде
самого себя?
Тебе следует быть не менее милостивым к себе, чем к другим. Ведь когда природа внушает тебе
быть добрым к другим, не велит она тебе, напротив, быть суровым и беспощадным к себе самому.
Следовательно, говорят они, приятную жизнь, то есть удовольствие как предел всех наших
деяний, предписывает нам сама природа. Жить по ее предписанию — так определяют они
добродетель.
И так как природа приглашает смертных помогать друг другу, чтобы жить веселее (это она
делает совершенно справедливо, ибо никто не возвышается над участью рода человеческого
настолько, чтобы природа пеклась лишь о нем одном; она равно благоволит ко всем, объединенным
общим видом), она, разумеется, даже велит тебе следить, чтобы не пренебрегал ты своими выгодами,
как не причиняешь ты невыгод другим.
Поэтому они считают, что надобно соблюдать не только договоры, заключенные между
частными лицами, но и законы общества, которые опубликовал добрый правитель или же утвердил с
общего согласия народ, не угнетенный тиранией и не обманутый хитростью законов о распределении
жизненных удобств, то есть основы удовольствия. Соблюдать эти законы, заботясь о своей выгоде, —
дело благоразумия; думать, кроме того, о выгоде общества — признак благочестия. Однако похищать
чужое удовольствие, гоняясь за своим, — несправедливо. И, напротив, отнять что-нибудь у самого
себя и отдать это другим — как раз долг человечности и доброты; этот долг никогда не забирает у нас
столько, сколько возвращает нам назад. Ибо он вознаграждается обменом благодеяний, и само
сознание благодеяния и воспоминание о любви и благорасположении тех, кому ты сделал добро,
приносит душе более удовольствия, чем было бы то телесное удовольствие от которого ты удержался.
Наконец (в этом легко убеждает нас, охотно соглашающихся с этим, религия), за краткое и
малое удовольствие Бог отплачивает огромной и никогда не преходящей радостью. Поэтому,
тщательно это обдумав и взвесив, утопийцы считают, что все наши деяния, среди них даже и сами
|
|
|
Предыдущая |
Начало |
Следующая |
|
|
|