лось видеть повсеместно, с жестокостью, неизменно обращавшейся на головы простых и бедных людей, тех, о ком всегда болело ее сердце... Трофеи битвы при Патэ выглядели весьма внушительно. Оружие, знамена, кони — всему этому не было числа. Казалось, английской армии больше не существует. Весь цвет ее рыцарства был в руках у французов. Господа Толбот, де Скаль, Ричард Спенсер, Фиц Вальтер, лорд Фалькомбридж и многие другие капитаны должны были разделить участь своих полутора тысяч подчиненных и ждать выкупа. Только Джон Фастольф, первым бежавший с поля боя и проявивший невероятную прыть, успел исчезнуть ради того, чтобы на родине потерять все свои отличия и ордена, а в истории покрыть себя несмываемым пятном позора. Тщеславный герцог Алансонские не мог отказать себе в удовольствии побеседовать с главным пленником — неустрашимым Толботом. — Предполагали ли вы сегодня утром, — ядовито спросил герцог, — что события могут для вас обернуться подобным образом? Англичанину не хотелось разговаривать. Он мрачно посмотрел на принца и лишь процедил сквозь зубы: — Военная фортуна изменчива. Впрочем, что же еще мог он сказать?... Победа при Патэ имела почти такой же широкий отклик в стране, как и орлеанская битва. Снова колокола зазвонили во всех соборах и церквах, снова благословляли Деву, принесшую счастье Франции. Теперь даже некоторые крупные феодалы, до этого с презрением относившиеся к «буржскому королю», начали колебаться. Могущественный герцог Бретанский, один из паи