Сколь бы варварским ни было средневековье, оно культивировало чувство долга, хотя бы из гордости. Сколь ограниченной ни была сумма знаний того времени, по крайней мере, она учила прежде размышлять и лишь затем действовать; и не было тогда язвы современного общества — самодовольства. А средневековье считают наивным! Жуанвиль — человек безусловно храбрый и всегда готовый рискнуть жизнью, — не прячется под личиной напускного презрения к опасности. Он знает, сколь она велика, боится ее и тем большего уважения достоин за то, что ее не избегает. На оставленных им блистательных страницах нет и следа тщеславия. Оно было незнакомо средним векам — ведь в обществе того времени ничто не могло его провоцировать. Тщеславие начало непрерывно развиваться во Франции со времен, когда двор утратил достоинство. Тщеславие заставляет иабыть священные обязанности человека и прежде всего любовь к родине — это ярко выраженное чувство собственного достоинства всего народа. Начиная с XVII в. тщеславие заменило свойственную прежде феодальному дворянству гордость — порок, творящий великие дела и идущий рука об руку с добродетелью. У великих гордость сменяется слабостью, у малых — губительным и унизительным вожделением; тщеславие разлагает все. Именно развив тщеславие в представителях всех классов, начиная с аристократии, деспотизм Людовика XIV сумел пус-IUTÏI во французском обществе столь глубокие корми, которые не смогли уничтожить ни без малого два прошедших века, ни революции. Пусть средневековье — режим произвола, неправедный, во многих отношениях невыносимый; однако он не так уни- ишѵлен, как абсолютная власть единственного и непогрешимого властелина, который покупает либо душит под позолотой то, что не может победить силой. Вся история средних веков — это вызов злу. Зло зачастую обладает огромной силой, по никогда не может заглушить протеста. Угнетенный бывает побежден, предан, но не бывает покоренным. Средневековые нравы дают нам урок; и мы считаем его полезным.