его братии. Не успела Номерфида кончить, как вся компания стала смеяться, и больше всех смеялись те, кто знал сеньора де Седана и его жену. • Выходит, что монахам, которые проповедуют, вовсе незачем добиваться, чтобы женщины поумнели, — сказал Иркан, — женская глупость им только на пользу. • Францисканцы вовсе и не стараются, чтобы женщины поумнели, — сказала Парламента, -они только хотят, чтобы они считали себя умными, — ведь от женщин суетных и безумных им не видать больших подаяний; те же, которые посещают их монастыри, перебирают четки с изображением черепа и ниже всех надвигают чепцы, считают себя самыми умными и добродетельными, в то время как в действительности овито и безумны. Ибо залог своего спасения они видят в том, что верят г. святость этих нечестивцев, которые кажутся им чуть ли не полубогами. • Но кто же откажется им верить, — возразила Эннасюита, — ведь прелаты наши назначают их, чтобы проповедовать нам Евангелие и отпускать грехи? • Да прежде всего те, — ответила Парламента, — кто убедился в их лицемерии и кто знает разницу между учением бога и учением дьявола. • Господи Иисусе! — воскликнула Эннасюита. — Неужели вы думаете, что эти люди осмелятся проповедовать что-нибудь дурное? • Не только думаю, — сказала Парламента, — но я убеждена, что они не очень-то верят Евангелию. Я разумею дурных, потому что они не очень-то верят Евангелию. Я разумею дурных, потому что я знаю немало людей добрых, которые бесхитростно и с чистотой душевной проповедуют Священное писание и сами живут так, как должно, без непотребства, без тщеславия, без вожделения, в целомудрии, и праведность их — неподдельная и непритворная. Но этих далеко не так много, как первых, которых хоть отбавляй, а ведь по яблокам судят и о яблоне. • Право же, — сказала Эннасюита, — я считала, что мы совершим смертный грех, если не будем считать истинным все, что они проповедуют с церковной кафедры, повторяя нам то, что содержится в Священном писании, и приводя слова отцов церкви, коим господь вложил их в уста. • Что до меня, — сказала Парламента, — то я не могу, разумеется, не знать, что среди них встречаются очень Дурные; я, например, знаю, что один из них, доктор богословия, по имени Ко- лиман, известный проповедник и один из главных людей в их ордене, пытался убедить своих братьев, что Евангелию следует верить не больше, чем «Запискам» Цезаря или другим писаниям людей ученых. И едва только я услыхала, что он говорит, как я потеряла к нему доверие, ибо слова его расходятся со словами господа, которые суть настоящий пробный камень, помогающий отличить истину ото лжи. • Поверьте, что те, что в смирении непрестанно читают слово божье, никогда не будут соблазнены никаким хитросплетением и выдумкой, идущими от человека. Ибо тот, чей разум исполнен истины, не примет никакой лжи, — сказала Уазиль. • Мне все же думается, — вмешался Симонто, — женщину простодушную обмануть легче, чем какую другую. • Разумеется, — сказала Лонгарина, — если вы считаете, что простодушие — то же самое, что глупость. • Уверяю вас, — повторил Симонто, — что женщину добрую, кроткую и простодушную обмануть легче, чем лукавую и хитрую. • Мне кажется, — сказала Номерфида, — что вы знаете женщину, оказавшуюся чересчур доброй, и поэтому я передаю вам слово, чтобы вы нам рассказали о ней. • Что же, раз вы угадали мое намерение, — сказал Симонто, — я готов рассказать вам эту историю, но только сначала обещайте мне, что не будете плакать. Тем мужчинам, которые утверждают, что женское коварство страшнее мужского, полезно будет поразмыслить над этим примером, ибо я собираюсь рассказать вам не только о великом коварстве мужа, но о простодушии и доброте жены. Новелла сорок пятая По просьбе жены обойщик наказал свою служанку, которая ему приглянулась, и сделал это так, что она получила от него то, на что, кроме жены, ни одна женщина