суть этого компромисса: пастыри стремились подчеркнуть идеальные, отвечавшие образцу христианских добродетелей качества святых, тогда как для массы верующих ценность святого определялась способностью творить чудеса, оказывать непосредственную помощь в земных делах, т... е. именно то, чего ожидали от колдуна и от ведьмы. В раннее средневековье церковь все в большей мере эксплуатирует и типичное для суеверного, невежественного «простеца» чувство страха. Если герои саг смело шли навстречу неотвратимой судьбе, то для людей, в сознании которых смешаны ценности двух различных эпох, языческое понятие «судьбы» оказывается связано с христианской идеей предопределения. Это обстоятельство вносило элемент неопределенности, поскольку оказывался возможным не только выбор между добром и злом, но и надежда на посмертное спасение души. Наиболее детально эта ситуация представлена в «Видениях» (своеобразном варианте эсхатологических пророчеств). В них общая картина гибели мира и Страшного суда отходила на дальний план, а возникала ситуация наказания за грехи непосредственно после смерти грешника. Так, герой «Видения Тнугдала» заявил, что ужасы ада невозможно описать: «Даже если б все листья на деревьях превратились в языки, то и они не смогли бы выразить мои муки»1. Описание загробных мук век от века усиливалось, что с точки зрения духовенства оправдывалось усугублявшейся греховностью мирян. Этим обстоятельством объясняется и широкое распространение покаянных книг. Они создавались учеными клириками в раннее средневековье либо в виде тарификации характерных прегрешений, либо в виде вопросников кающемуся. Наиболее полным был пенитенциалий, составленный в начале XI в. епископом Бурхардом Вормским. «Средневековый богослов, называя исповедь "судом божьим", указывает, что функцию судьи выполняет священник, "викарий Господа"; исповедующийся же прихожанин выступает одновременно и в роли ответчика, и в роли обвинителя. От него ожидаются способность и го-