ОБ ОТРЕШЕННОСТИ1010 Я1011 прочел многие писания и языческих учителей и пророков и Ветхого и Нового Завета и со строгостью и всяческим усердием искал, какова же та высшая и лучшая добродетель, с помощью которой человек сумел бы вплотную приблизиться к Богу, смог бы по благодати стать тем, чем Бог является по естеству, и вполне уподобиться тому первообразу1012, каким он был в Боге, покуда между Богом и ним не было никакого различия, еще до того, как Бог создал тварь. И когда я углубляюсь в Писание, — насколько хватает моего разума и насколько он может вникнуть, — я не нахожу ничего, кроме чистой превосходящей все отрешенности, ибо все добродетели имеют некую приверженность к твари, а отрешенность от всех творений свободна. Потому-то и говорил наш Господь Марфе: «unum est necessarium»1013, а это все равно что сказать: Марфа, кто хочет быть беспечальным и чистым, тот должен иметь одно, отрешенность. Учителя восхваляют любовь, подобно святому Павлу, который говорит: «Какой бы подвиг я ни взвалил на себя, если я не имею любви, я — ничто»1014. Ноя ставлю отрешенность выше всякой любви. Во-первых, потому, что лучшее, что есть в любви, это то, что она вынуждает меня полюбить Бога, а отрешенность вынуждает Бога меня полюбить. Гораздо ценней, что я влеку Бога к себе, чем сам влекусь к Богу. И это все оттого, что Бог может глубже проникнуть в меня и лучше объединиться со мной, чем я мог бы объединиться с Богом. А то, что отрешенность привлекает Бога ко мне, я докажу так: каждая вещь охотней пребывает на своем естественном месте1015. Естественным же местом Бога является цельность и чистота, каковая проистекает из отрешенности. Потому-то Бог поневоле должен отдать Себя отрешенному сердцу. Во-вторых, я ставлю отрешенность выше любви, поскольку любовь меня вынуждает к тому, чтобы я все перетерпел ради Бога1016. Отрешенность же убеждает меня, дабы я ни к чему, кроме Бога, не был восприимчив. Ведь гораздо достойней не быть, кроме Бога, ни к чему восприимчивым, чем все переносить ради Бога, ибо в страдании человек имеет приверженность к твари, от которой он и имеет страдание, а отрешенность от всякой твари свободна. То, что отрешенность ни к чему, кроме Бога, не восприимчива, докажу я так: что должно быть воспринято, то должно быть во что-то воспринято. Отрешенность же столь близка к ничто, что нет ничего достаточно тонкого, что могло бы в ней содержаться, кроме одного Бога. Он так прост и тонок, что может найти Себе место в отрешенном сердце. Посему отрешенность не восприимчива ни к чему, кроме Бога. Учителя также ставят смирение выше многих других добродетелей1017. Ноя ценю отрешенность выше всякого смирения, и вот почему: смирение может быть без отрешенности, а совершенной отрешенности без совершенного смирения быть не может, поскольку совершенное смирение доходит до уничтожения себя самого. Отрешенность же соприкасается столь тесно с ничто, что между совершенной отрешенностью и ничто не может быть ничего. Поэтому совершенная отрешенность не может существовать без смирения. А две добродетели всегда лучше одной. Другая причина, почему я предпочитаю смирению отрешенность: совершенное смирение преклоняется перед всеми творениями, и в сем преклонении человек исходит из себя самого к твари, а отрешенность пребывает в себе самой. И никакой исход не может быть столь прекрасен, сколь прекрасно пребывание в себе. Об этом пророк Давид говорил: «Omnis gloria ejus filiae regis ab intus»1018, то есть: «Царская дочь черпает всю свою славу из сокровенного своего». Совершенная отрешенность не