|
|
|
|
|
|
|
|
использует технологию Google и индексирует только интернет-
библиотеки с книгами в свободном доступе |
|
|
|
|
|
|
|
|
Предыдущая | все страницы
|
Следующая |
|
|
Данте Алигьери
Сочинения
стр. 117
рек Силе или Каньяно, и что деда его еще не успели забыть, — кто посмел бы сказать, что Герар-до да
Каммино подлый человек? И кто не будет мне вторить, говоря, что он был благородным? Конечно,
никто, сколь бы он ни был самоуверен, ибо Герардо был благороден и как о благородном останется о
нем память на веки вечные. И если бы его подлый предок еще не был забыт, как мы и предположили,
и если бы Герардо один оставался велик в своем благородстве и благородство виделось бы в нем
столь же ясно, как оно видно и сейчас, то благородство было бы в нем раньше, чем появилась
породившая его причина, а это никак невозможно.
Четвертое затруднение заключается в том, что тот человек считался бы благородным после
смерти, который не был им при жизни; действительно, ничто не могло бы быть более
затруднительным; и доказывается это следующим образом. Предположим, что во времена Дардана
память о его низком происхождении была еще жива, и предположим, что во времена Лаомедонта
память об этом уже стерлась и наступило забвение. Согласно мнению моего воображаемого
противника, Лаомедонт был при жизни благородным, а Дардан был при жизни подлым. Мы же, для
которых память об их предках, я говорю о тех, кто жили прежде Дардана, также не уцелела, должны
были бы сказать, что Дардан был подлым при жизни, но стал благородным после смерти. И этому не
противоречит утверждение, будто Дардан был сыном Зевса, так как это миф, с которым в
философском споре считаться не следует; и, если бы мой противник все же пожелал придерживаться
этого мифа, уже одно то, что за этим мифом скрывается, опрокинуло бы все его доводы. Таким
образом, очевидно, что довод в пользу того, что забвение есть причина благородства, ложен и
ошибочен.
XV.
После того как канцона, пользуясь их же собственным суждением, опровергла тех, кто полагает,
будто для благородства требуется время, она непосредственно переходит к осуждению предыдущего
их утверждения, с тем чтобы от их ложных доводов не оставалось ни малейшего следа в уме,
предрасположенном к приятию истины. При этом надо иметь в виду, что если человек низкого
происхождения не может превратиться в человека благородного и от подлого отца не может родиться
благородный сын, то из двух затруднений остается выбрать одно: первое -что никакого благородства
вообще не существует, и второе — что на свете было всегда много людей и, таким образом,
человеческий род произошел не от одного человека. И это можно доказать. Если благородство, по их
мнению, заново не рождается (то есть не рождается в подлом человеке и в сыне подлого отца), то
человек всегда таков, каким он рождается, и рождается таким, каков его отец; и так это состояние и
продолжается, начиная от прародителя; посему, каким был прародитель, то есть Адам, таким
надлежит быть и всему роду человеческому, ибо, начиная от него и до наших современников,
невозможно найти с этой точки зрения каких-либо перемен. Итак, ежели оный Адам был благороден,
то и все мы благородны, а если он был подлым, то и все мы — подлые; но это все равно что
упразднить различия между обоими состояниями, а тем самым упразднить и сами состояния. А это и
утверждает канцона, говоря, что из сказанного выше следует: «Мы знатны все, или мы все мужланы».
А если это не так и если некоторых людей можно назвать благородными, других же — подлыми, то
поскольку переход от подлости к благородству упразднен, то из этого неизбежно вытекает, что
человеческий род произошел от двух разных начал, а именно от одного — благородного и другого —
подлого. А это и утверждает канцона, когда говорит: «Коли не так — то вечен род людской». Но это
совершеннейшая ложь с точки зрения Философа, с точки зрения нашей веры, которая лгать не может,
с точки зрения закона и древнего верования язычников. В самом деле, хотя Философ и не возводит
всего развития к одному первому человеку, все же он полагает, что во всех людях сущность одна,
которая не может исходить из разных начал; да и Платон считает, что все люди зависят от одной
Идеи, а не от многих, то есть имеют одно-единственное начало. И Аристотель, вне всякого сомнения,
сильно посмеялся бы, услышав, что человеческому роду приписываются два различных вида, как
лошадям или ослам; ведь, да простит меня Аристотель, ослами можно с успехом назвать тех, кто так
думает. То, что это совершеннейшая ложь с точки зрения нашей веры, которую следует всячески
оберегать, явствует из слов Соломона, когда он, проводя различие между людьми и дикими зверями,
называет всех первых без исключения детьми Адама: «Кто знает: дух сынов человеческих
|
|
|
Предыдущая |
Начало |
Следующая |
|
|
|