Так благородным надлежит сердцам. Мой каждый вздох спешит навстречу к вам. 4 Как жить, не воздыхая, мне на свете! Глаза мои передо мной в ответе - Я лил бы слезы чаще, знаю сам. Оплакиваю лучшую из дам, 8 Чтоб душу в грустном облегчить сонете. И призывают часто воздыханья Ту, что в чертог небесный отошла, 11 В высокие небесные селенья, Чтоб презрела мирские все дела Моя душа в объятиях страданья, 14 Лишенная блаженства и спасенья. XXXIII. Закончив сонет, я стал размышлять о том, кому он предназначен и под чьим именем должен появиться. Тогда я понял, что услуга моя была скаредна и незначительна, ибо я писал для лица, связанного столь тесными узами родства с преславной дамой. Поэтому, прежде чем дать ему сонет, я написал две сланцы канцоны: одну действительно для него, а другую для себя, хоть и кажется, если не вглядываться внимательнее, что обе сложены для одного лица; но тот, кто пристальнее проникнет в смысл, увидит, что там говорят разные лица: один не называет эту даму своей дамой, другой же называет, как это всем ясно. Я дал ему и сонет и канцону, сказав, что написал их для него. Канцона начинается: «Который раз — увы!...» — и содержит в себе две части: в первой, то есть в первой сланце, выражает скорбь этот дорогой моему сердцу друг, ближайший родственник моей дамы; во второй я сам ее оплакиваю; она начинается: «Незримо порождают воздыха-нья....» Итак, ясно, что в этой канцоне горько скорбят два лица: один — как брат, другой — как слуга. Который раз — увы! — припоминаю, Что не смогу увидеть Прекрасную. В сердечной глубине Лишь злую скорбь и горечь ощущаю. 5 Твержу наедине: «Ты эту жизнь должна возненавидеть, Душа, могла бы ты предвидеть Все треволненья и отсель уйти. К печальным дням не простирай объятья». 10 И Смерть готов призвать я, Обитель тихую и цель пути. «Приди ко мне!» — душа моя взывает, И тем завидую, кто умирает. Незримо порождают воздыханья 15 Рыдающие звуки. Я Смерти власть, печальный, возлюбил. Лишь к ней одной летят мои желанья С тех пор, как поразил Мадонну гнев ее. Всю жизнь на муки 20 Я осужден. И в горести разлуки Ее красу не видит смертный взор. Духовною она красою стала