Я говорю, что несчастная эта канцона имеет три части: первая служит вступлением; во второй я повествую о моей даме; в третьей я говорю, преисполненный сострадания, обращаясь к самой канцоне. Вторая часть начинается так: «На небе.», третья: «Рыдая, скорбная, иди, канцона!» Первая часть делится на три: в первом разделе я объясняю, что побудило меня высказаться; во втором я говорю, к кому я обращаюсь; в третьем открываю, о ком я хочу поведать. Затем, когда я произношу: «На небе.» — я говорю о ней в двух частях: сначала я показываю причину, по которой она была взята от нас; затем — как люди оплакивают ее уход; эта часть начинается так: «Покинуло.» Она делится на три: в первой я говорю о тех, кто о ней не плачет; во второй — о тех, кто плачет; в третьей открываю мое внутреннее состояние. Вторая начинается так: «Но тот изнемогает.»; третья: «Я изнемог от тяжких воздыханий». Затем, когда я произношу: «Рыдая, скорбная, иди, канцона!» — я обращаюсь к самой канцоне, указывая ей тех дам, к которым я хочу, чтобы она пошла, чтобы остаться вместе с ними. Сердечной скорби тайные рыданья Глаза омыли. Жизнь свою казня, Я слышу только горестные звуки. И чтоб освободиться от страданья, 5 Что к смерти медленно влечет меня, Пусть прозвучит мой голос, полный муки. Лишь дамам благородным до разлуки Я рассказал, как даме я служил. О дамы благородные, я с вами 10 Не говорил словами Иными, чем я в честь нее сложил. Еще промолвлю с влажными глазами: Рассталась дама с участью земною, И ныне Бог любви скорбит со мною. 15 На небе слышны ликованья звуки, Где ангелов невозмутим покой. И позабыли мы об утешенье. Не холод был причиною разлуки, Не пламя — как случилось бы с другой, - 20 Но таково ее благоволенье. Благовествуют кротость и смиренье Ее лучи, пронзив небес кристалл. И, с удивленьем на нее взирая, Ее в обитель рая 25 Владыка вечности к Себе призвал, Любовью совершенною пылая, Затем, что жизнь так недостойна эта, Докучная, ее святого света. Покинуло прекрасное светило 30 Наш мир, исчезла радость первых дней, В достойном месте пребывает ныне. В том сердце каменеет, в том застыло Все доброе, кто, говоря о ней, Не плачет в одиночества пустыне. 35 Не может сердце, чуждое святыне, Хоть что-либо о ней вообразить, Умильным даром слез не обладает. Но тот изнемогает В рыданьях, утончая жизни нить, 40 И утешенья в горести не знает, Кто видел, как земным она явилась