Поговорка эта дважды встречается у Шекспира: в «Комедии ошибок», IV, 3, 64, и в «Буре», II, 102. Собрался он лететь куда-то вдаль. О том, какая горькая печаль Мной овладела, говорить не стану, -Сердечную ведь не опишешь рану. Скажу одно: тогда я поняла, Что значит смерть — так несказанно зла И нетерпима мнилась мне разлука. Прощаясь с ним, я думала, что мука Его терзает также, — так уныл И взор, слезою замутненный, был, И звук любого сказанного слова. Я ничего не чуяла дурного. Себе я говорила, что домой Вернется скоро ненаглядный мой, Чтобы зажить опять со мною вместе, И что отлет его есть дело чести. Так, сделав добродетель из нужды, Я не роптала против злой беды. Скрыть от него тоску стараясь, я Ему сказала: «Видишь, я твоя, Тому свидетель Иоанн святой. Будь верен мне и ты, желанный мой!» Что он ответил, повторять не буду: Шептал он сладко, поступил же худо. Он обласкал меня и прочь пошел. Да, с длинной ложкою садись за стол, Коль хочешь супа с сатаной хлебнуть. 235 Итак, в далекий он пустился путь И там, на новом месте, очень скоро Почувствовал, что к вору тянет вора, Что каждый быть среди подобных рад (Ведь так как будто люди говорят). Разнообразье люди любят тоже, Они весьма, весьма на птиц похожи, Которых в клетках держат у себя, Некись о птице день и ночь, любя, Ей устилай хотя бы шелком клетку, Давай ей мед и сахар на заедку, Но лишь открылась дверца — и тотчас, Ногами чашку сбросивши, от вас Она умчится в лес искать червей. Нужна, как воздух, перемена ей. Птиц даже самой благородной крови Манит и радует лишь то, что внове. Мой сокол точно так же поступил; Хоть он высок был родом, юн и мил И обольстителен чертою каждой, Но самку коршуна ему однажды Случилось встретить на своем пути, И голову он потерял почти, - Влюбился так, что все забыл на свете И крест поставил на своем обете.