«От бочки эля я бы отказался, Лишь бы жене моей послушать вас. Авось бы вразумил ее рассказ Об этаком смирении примерном. Христовы кости! Вот он, всем пример нам. Коль поварятам надо взбучку дать, Ей только и забот, что мне совать Дубину в руки, в голос причитая: «Лупи их крепче! Ой, напасть какая! Бей насмерть! Не жалей дрянных щенят». А то косой золовка кинет взгляд Иль в церкви место не тотчас уступит, - Опять меня жена за это лупит. В лицо мне вцепится и ну кричать: «О подлый трус! Не смеешь наказать Обидчицу. Садись тогда за прялку, А нож дай мне, чтоб заколоть нахалку». И так с утра до вечера вопит, И в доме коромыслом дым стоит: «Ой, горе мне! Мой муж чурбан и тряпка. Терплю обиды, как простая стряпка, А он жену не может защитить». В аду таком приходится мне жить, - То ль драться каждый день со всей округой, То ль из дому уйти, то ль слушать ругань. И ждет жена, чтоб, распалив свой гнев, Я зарычал, как африканский лев; Надеется, что недруга зарежу, Чтоб ей сбежать, сказав, что ночью брежу Убийствами, что тайный я злодей (Хоть никогда я не противлюсь ей, Чтоб оплеухами не пообедать), - Всяк мог бы мощь руки ее изведать, Осмелься он.... Ну, да к чему мечтать. Что ж, сэр монах, вам время начинать, Но только, чур, смотрите веселее, Тогда и солнце будет нам милее. Рочестер скоро, вон за тем холмом. Не нарушайте нам игры нытьем. Не знаю только, как мне кликать вас: Сэр Джон, мессир Альбин иль сэр Томас. Не знаю точно родословной вашей, Ни звания, ни должности монашьей. Наверное, вы келарь или резник: Ведь щек таких не видывал я в жизни. А ваше пастбище, должно быть, тучно, И вам пастись на нем, видать, сподручно. На постника вы вовсе не похожи; Не нагулять, постясь, подобной рожи. Вам должное воздать я был бы рад: В монастыре, конечно, вы аббат, Не послушник, а мудрый управитель, Которым похваляется обитель. Клянусь, нет человека в мире целом, Кто б станом был вам равен или телом.