И волосы, все в кольца завитые, Блестят на солнце, словно золотые; Глаза — лимонно-желты, нос — высок, Округлы губы, свеж румянец щек. Слегка веснушки лик его пестрят, Как исчерна-шафранных пятен ряд. Взор, как у льва свирепого, горит; Лет двадцать пять царю ты дашь на вид. Уж в бороде его густеет волос, Как трубный грохот, громыхает голос, Венок лавровый вкруг его главы Пленяет свежей зеленью листвы. А на деснице держит он для лова Орла лилейно-белого ручного. Сто рыцарей владыке служат свитой; Все — в латах, но с главою непокрытой. Все пышностью похвастаться могли: Ведь графы, герцоги и короли Сошлись, чтоб защищать любовь и честь И рыцарство на высоту вознесть. Ручные львы и барсы там и тут Во множестве вслед за царем бегут. Так весь синклит владетельных господ В воскресный день сошелся у ворот И на заре вступает в город сей. Достойный герцог и герой Тезей, Введя их всех в свой стольный град Афины И посадивши каждого по чину, Всех угощал и не жалел хлопот, Чтоб всем достойный оказать почет. И было мненье общее гостей, Что мир не знал хозяина щедрей. О музыке, об услуженье в залах, О всех подарках для больших и малых, О пышности Тезеевых хором, О том, как разместились за столом, Какая дама всех красой затмила Иль пеньем, пляской, или говорила Про жар любви чувствительнее всех, И сколько было соколиных вех, И сколько псов лежало под столом, - Ни слова вам я не скажу о том. Я к самой сути перейти спешу И вашего внимания прошу. Под воскресенье ночью Паламон Услышал ранний жаворонка звон; Хоть до зари еще был час-другой, Но жаворонок пел, и наш герой С благоговеньем в сердце, духом бодр, Для богомолия покинув одр, Пошел к богине, что царит в Кифере, Сказать иначе, к благостной Венере. В час, посвященный ей, герой пошел К арене, где стоял ее престол, И, в скорби сердца ставши на колени,