однажды он осмелился обратиться к самому Ашиллу де Арлею. Но, будучи ничтожным гордецом, явился к нему в сапогах при шпорах, со шпагой на боку и привел своей наглостью в негодование Первого председателя. Принят он был, соответственно, хуже некуда:

—    Мне нечего вам сказать, я ваш судья...

—    Но я имел дерзость прийти к вам, чтобы найти в вашем лице друга...

—    У меня нет друзей. Я буду судить вас по справедливости, довольствуйтесь этим.

Д’Эпернон пошел жаловаться королеве, которая попросила Ашилла де Арлея не обходиться столь сурово с герцогом и пэром. Но шло время, и в следственном досье скапливались факты, настолько серьезные, что судьи решили впредь вести расследование, тайно договорившись поклясться на Евангелии в том, что они никому ничего не будут сообщать о ходе следствия. Но нет такой клятвы, которая не могла бы быть куплена за золото. Поэтому тайные агенты Светлейшей республики продолжали получать сведения, которые, к счастью, не затерялись. Так, в письме от 2 февраля

1611 г. венецианский посол Фоскарини информировал сенат о главном признании дю Тийе:

«Мадемуазель дю Тийе созналась в том, что она была знакома с убийцей короля, которому она неоднократно давала средства на жизнь. Этому моменту судьи придают большое значение. Парламент проявляет решимость продолжать расследование и добраться до самой сути совершенного злодейства. Но многие считают, что силы, направлявшие и уводившие в сторону следствие, по-прежнему не дремлют. Д’Эскоман рассуждает очень здраво, и никто больше не утверждает, что ею движет безумие».

Тогда парламент попытался включить ее в группу подозреваемых, учинив ей допрос о ее собственных отношениях с Равальяком. Вот что произошло, по ее показаниям, несколько дней спустя после Рождества 1608 г. и мессы в церкви Сен-Жан-де-ля-Грев:

«Через несколько дней маркиза де Вернейль направила ко мне в Париж Равальяка, прибывшего из Маркусси, где находилась и она сама. Он вручил мне письмо, в котором говорилось: «Госпожа д’Эскоман, посылаю к Вам этого человека в сопровождении Этьена, лакея моего отца. Рекомендую Вам его, позаботьтесь о нем». Я приняла Равальяка, не пытаясь выяснить, кто он, накормила его ужином и направила переночевать в город к некоему Ла Ривьеру, наперснику моей хозяйки. Однажды, когда Равальяк пришел обедать, я спросила у него, отчего маркиза питает к нему интерес. Он ответил, что причиной тому — его участие в делах герцога д’Эпер-нона. Успокоившись, я пошла за бумагами, намереваясь попросить его внести ясность в одно дело. Вернувшись, я увидела, что он исчез. Удивленная всеми этими странностями, я попыталась войти в доверие к сообщникам, чтобы побольше узнать».

К несчастью для Жаклин д’Эскоман, у нее не сохранилась эта за