Б. А. Рыбаковым, так и не было аргументировано исследователем, но ход его рассуждений более или менее ясен. Формула «внутри слово» в этом построении претерпевает следующую смысловую эволюцию: «слово» (находящееся) «внутри», т.е. «скрытое, сокровенное слово». Приведенное толкование приняла и С. Р. Килиевич. Это толкование настолько подкупает своей простотой и логической ясностью, что, казалось бы, даже не нуждается в аргументах. Оно придает завершенность лихачевскому переводу, сообщает ему очевидный смысл и в равной степени убедительно и остроумно. Тем не менее именно обилие достоинств определило главный недостаток толкования, предложенного Б. А. Рыбаковым: внешняя эффектность объяснения заставляет и его автора, и читателей видеть научный вывод там, где в действительности имеется только научная гипотеза. В самом деле, лингвистические возможности истолкования печатей с формулой «Дьнеслово» полностью исчерпываются тем подстрочником, который был предложен Н. П. Лихачевым. Можно делать любые предположения по поводу этих булл, но ни одно из них не будет доказано до тех пор, пока загадочная надпись рассматривается вне контекста. В данном случае таким контекстом может быть только совокупность всех остальных показаний рассматриваемых печатей. В толковании Б. А. Рыбакова принята во внимание одна только надпись, тогда как чтение этой надписи могло быть обосновано лишь подробным анализом всех деталей обширной сфрагист и ческой группы. Вопрос о назначении печатей «Дьне слово» можно решать только в сочетании с такими важными вопросами, как проблема датировки и атрибуции этих булл, проблема выявления их места среди прочих сфрагистических памятников Древней Руси. Необходимость всесторонней проверки предложенного Б. А. Рыбаковым толкования особенно остра потому, что это толкование отнюдь не имеет частного характера. От правильности или неправильности его зависит общее направление дальнейшей работы по классификации печатей. Основы классификации памятников древнерусской сфрагистики были заложены Н. П. Лихачевым, который на многих примерах продемонстрировал в своих работах связь сфрагистического типа с определенными институ-талш государственной власти. Если принадлежность печати не была прямо указана в ее надписи, то само оформление типа постоянно соответствовало его принадлежности. Н. П. Лихачев писал об особом типе княжеской печати XII—XIII ее., об особом типе церковной печати того же времени, он допускал существование особого типа посадничьих булл и т. д. Однако он не подразделял печатей по функциональному признаку. Б. А. Рыбаков, предлагая свое толкование надписи «Дьнеслово», тем самым допускает существование более дробного подразделения булл, при котором бытовала не просто княжеская или епископская печать, но у каждого князя или епископа было по нескольку буллотириев — для документов разного назначения: актов, обычных писем, секретных писем. Это очень важное предположение, и именно в силу своей важности оно особенно нуждается в проверке. Существует еще один аспект изучения древнерусской сфрагистики, для которого особенно необходим критический анализ толкования Б. А. Рыбакова. Предположенная им дифференциация печатей по функциональному признаку как будто должна свидетельствовать о серьезной зрелости института буллы в Древней Руси домонгольского времени. Однако хорошо известно, что сам обычай вислой печати и многие особенности оформления сфрагистического типа были на Руси заимствованными из Византии. Поэтому предполагаемая зрелость системы печатей может быть действительной и кажущейся. Она может быть порождена внутренними потребностями развития институтов переписки и официального акта, но ее могли породить условия, не свойственные русскому документу и присущие только документу византийскому. Рассматривая нашу проблему под указанным углом зрения, мы неизбежно придем к противоречивым выводам. Печать тайной переписки не могла быть заимствована из Византии, сфрагистика которой не знает аналогичного явления. С другой стороны, для печатей тайной переписки трудно найти место и в общей схеме развития русской сфрагистики. Их возникновение не могло быть продиктовано действительными потребностями, поскольку секретность переписки и в позднейшее время обеспечивалась с помощью других, более действенных приемов, включая инструкции гонцу и способ запечатывания документа. Печати тайной переписки совершенно не известны в позднейшее время — в XIV— XV ее., когда булла приобрела наиболее законченную дифференциацию. Напротив, характер этой позднейшей дифференциации таков, что исключает самую мысль о функциональном значении сфрагистического типа в0. 10 Деление печатей по функциональному признаку в XIII—XV ее. проявлялось не в особенностях офор-